Алексей Иванов - Ненастье

 

* * *

 

Он вернулся в Ненастье в субботу ещё до рассвета.

 

Утро в ноябре разгоралось, будто костёр на сырых дровах: где?то сбоку, через силу, с белым дымом. Сначала в темноте засинели скаты крыш и какая?то глубокая, неровная, извилистая трещина вдоль восточной стороны горизонта. Потом зябкая сизая мгла растеклась, словно водяная чума, мир оцепенел, и вдруг непонятно где замаялось острое красное пламя. Его было немного, не больше, чем на лучине, однако всё неподвижно посветлело само собой, и наступил день 22 ноября 2008 года.

 

Герман сидел в мансарде возле заиндевелого окна и ждал, пока в стакане с кипятильником забурлит вода. Он смотрел на безлюдные дачи с чистыми дворами, на ледяные вербы и липы, на дальние ровные луга с неожиданными зазубринами перелесков, на мягкие серебряные размывы рассеянного неба. В доме было холодно; Герман накрутил на себя все одеяла, которые отыскал. Печку ему не затопить — сторож Фаныч увидит дым, и до ночи из Ненастья не уйти, потому что улицы покрыты изморозью, чувствительной, как эмульсия на фотоплёнке, и любой след будет заметен, будто от динозавра.

 

Да, он вернулся в эту заколдованную деревню. Конечно, с тайником всё в порядке. Вокруг — полный покой. Но что же ему делать? Он уедет отсюда, и опять начнётся ползучее сумасшествие, опять сомнения примутся разъедать и точить здравый смысл, опять воображение наполнит сознание отчаяньем и картинами катастрофы… Легче сжечь мешки с деньгами, чем уйти от них.

 

Герман смотрел из окна мансарды и обречённо размышлял: может, ему уехать не в Самару, а куда?то поближе, чтобы время от времени незаметно навещать свой тайник, если уж ему невмоготу не знать о состоянии клада? Это, ясное дело, не освобождение — но значительное удлинение поводка…

 

Невозможно уйти из Ненастья — а торчать тут бессмысленно. Западня. Но ведь он уже попадал в такие ловушки. Герман вспоминал свою жизнь. Он прятался в глыбовом развале возле моста через речку Хиндар у кишлака Хиндж. Он нёс дежурство на балконе «блиндажа», когда тянулось долгое «афганское сидение» в домах «на Сцепе»… Из одной ловушки его вытащил Серёга Лихолетов, когда начал стрелять по басмачам. Из другой ловушки его вышибла бывшая жена, когда позарилась на его квартиру…

 

Но не в квартире дело. Не в обороне укрепрайона. В своих незримых ненастьях полегли и Серёга Лихолетов, и Егор Быченко, и Каиржан Гайдаржи. Из такого ненастья он, Герман, сейчас выводил Танюшу — и уже почти вывел, уже видно, где безопасно, — а он, как на пехотную мину, наступил на свои миллионы и не может сойти с детонатора. Деревня Ненастье — капкан.

 

Не раздеваясь, он лёг на топчан, закрутился в одеяла, которые были, и уснул лицом к стене, чтобы сохранять тепло собственного дыхания.

 

В опустевшем Ненастье царила такая тишина, что Герман сквозь сон услышал с улицы, как брякает в петлях амбарный замок на воротах, а потом скрипит калитка. Кто?то входил во двор. Герман одним прыжком очутился у окошка и увидел внизу молодого кучерявого мужчину в модном пальто; осторожно, чтобы не шаркаться плечами по доскам, гость пробирался через узкий проём калитки. На улице возле ворот стоял чёрный «лексус».

 

Это капитан Дибич наконец?то пожаловал осмотреть дачу. Дубликаты ключей Дибичу дал покойный ныне Танцоров ещё 17 ноября, в понедельник.

 

Капитан уже поговорил со сторожем кооператива. Фаныч был пока что трезвый и произвёл хорошее впечатление. Капитан даже подержал лестницу, когда сторож за какой?то надобностью полез на чердак своей хибары.

 

— Точно могу сказать: они сюда приезжали поздно вечером в четверг, — сообщил Фаныч. — Танюшка Куделина, я её с девчонок помню, и этот новый хозяин — Танцоров. Приезжали на машине Танцорова, называется «патруль». Часа два на даче провели. Я сам их запускал и выпускал через ворота.

 

— Очень интересно, — искренне удивился Дибич. Протокол он не вёл, но главное — узнать факты, а для формального допроса можно потом прислать опера. — Зачем они приезжали в такое время? Встречались с кем-то?

 

— Того уж я не знаю, — с достоинством ответил Фаныч. — Не наше дело.

 

— Больше, значит, посетителей не было?

 

— Да вроде нет. Машины не проезжали, дыма из печи не видел.

 

— Хорошо, Андрей Митрофаныч. Вы молодец. Если что?то случится, или если Неволина увидите, — сразу позвоните мне. Вот вам моя визитка.

 

— Так точно, позвоню, — Фаныч уважительно вытер пальцы о ватник и взял у капитана карточку. — Щас телефон суну на подзарядку.

 

— И объясните мне, как проехать к дому Куделиных.

 

Дибич сначала прогулялся по двору бывшей дачи Яр?Саныча, подёргал запертую дверь сарая, обошёл домик по кругу, перебрал доски, жерди и рамы теплиц, приставленные к задней стене, покачал на прочность поленницу под навесом. Следов во дворе и на крыльце не было, но утром всё припорошило изморозью. Впрочем, Дибич не верил, что Неволин прячется здесь.

 

Это слишком просто. К тому же смущал странный визит Куделиной и Танцорова на дачу. Если Танцоров и Куделина в сговоре с Неволиным и приезжали сюда встретиться с ним, то у преступления получалась какая?то слишком громоздкая конструкция — а это неубедительно для следствия и ненадёжно для злоумышленников. Если же сговора нет, то какого чёрта эти двое сюда приезжали? Любовное свидание, что ли? На выстуженной даче?

 

Дибич поднялся на крыльцо и сунул ключ в скважину врезного замка.

 

В это время в мансарде Герман вновь залезал под топчан и загораживал себя ящиком с тряпьём Яр?Саныча. А куда ещё было прятаться в этом доме? Хорошо, что он не топил печь, а обыск, судя по всему, не настоящий…

 

Дибич вошёл в комнату и огляделся. Тахта, буржуйка, шкаф, комод. Старая посуда — разнобой из города. Три окошка с занавесками. Лестница наверх в мансарду, дощатый потолок с балками, поломанная пластмассовая люстра. Обои приколочены гвоздиками; старомодные матерчатые провода электропроводки натянуты на мелкие фарфоровые изоляторы. Длинные цветастые половики, под ними в углу — люк в подпол… Былое благополучие советского среднего класса, ставшее нынешней бедностью.

 

Дибич поднялся в мансарду. Скошенный потолок, заиндевелый от воды, что просочилась сквозь кровлю. Самодельный шкаф. Топчан. Кожух печной трубы. Возле окна — колченогий столик. На проводе висит лампочка.

 

Дибич заглянул в подпол. Тёмная стынь, окон нет, запах земли. Крутая лестница. Полки, уставленные стеклянными банками, в которых белеет что?то ледяное — замороженные припасы. Пустые ящики. Канистры.

 

У Дибича зазвонил телефон. Это был Щебетовский.

 

— Спасибо, что набрали, Георгий Николаевич, — Дибич ходил по комнате и скрипел половицами. — Я вам звонил вчера и сегодня, вы были вне зоны.

 

— В Москву летал, — пояснил Щебетовский. — Бизнес, Сева, не догонялки казаки?разбойники, у нас никто никого не ждёт. Могу я спросить, как дела?

 

Герман лежал в мансарде на полу под топчаном, не шевелился и слышал всё, что говорил Дибич.

 

— Давайте вместе друг друга поспрашиваем, — весело предложил Дибич. — Нам обоим будет интересно. Хотя злодей ещё не схвачен, а похищенные им сокровища ещё не найдены. Однако случилось нечто совсем детективное, Георгий Николаевич, а именно — коварное и таинственное убийство!

 

Дибич посмеивался над тяжеловесным напряжением Щебетовского.

 

— Что за убийство? — раздражённо спросил Щебетовский.

 

— Убийство некоего Владислава Танцорова, риелтора, который купил у Неволина дачу. Кстати, я сейчас как раз на этой даче.

 

Герман едва не приподнялся на локтях, вздымая на спине весь топчан. Танцорова убили? С ума сойти! Где? Как? Кто? За что?

 

— Ну, рассказывайте, если мне нужно об этом знать, — брюзгливо сказал Щебетовский. Ему очень не понравилось, что история становится сложнее.

 

— Его убили в ночь с четверга на пятницу возле общежития, где жили Неволин и Куделина, а сейчас живёт одна Куделина. Сначала выстрелили ему в бок сквозь дверь машины из охотничьего ружья, потом перетащили на заднее сиденье и свернули шею. Причём незадолго до убийства Танцоров приезжал сюда, на эту дачу, вместе с Куделиной. Видимо, отсюда Танцоров увёз Куделину домой в общежитие, а там на парковке его и ждал убийца.

 

Герман жадно ловил каждое слово Дибича.

 

— Думаете, это Неволин?

 

Дибич сел на тахту и скрестил ноги в дорогих итальянских ботинках.

 

— Танцоров убит из ружья, которое принадлежало тестю Неволина. Мы установили это по гильзе. У Неволина мог быть мотив. Например, ревность. Или месть Танцорову за какое?то неудовольствие во время сделки с дачей.

 

Герман как наяву видел всё, о чём говорил Дибич: позавчера чёрный «патрол» стоял во дворе дачи — и вот он уже на парковке возле общаги; дверь водителя продырявлена, и в салоне — Танцоров со свёрнутой шеей…

 

— Но есть две неувязки, Георгий Николаевич, поэтому я и хотел с вами пошептаться, — Дибич любовался блестящими носками ботинок. — Первая неувязка — оружие. Зачем Неволину красть ружьё тестя, если у него имеется «сайга», отнятая у вашего Басунова? И вторая неувязка — так сказать, модус операнди злодея. Неволин не похож на убийцу. При ограблении фургона он никого не ранил. А здесь — безжалостный выстрел на поражение, а потом и вовсе чудовищный способ умерщвления. Там гиньоль, Георгий Николаевич.

 

— Что вы хотите сказать?

 

— Хочу сказать, что не очень понимаю сложившуюся ситуацию. Для меня размываются мотивы Неволина, Куделиной и Танцорова. Как эти люди связаны друг с другом? Они в сговоре или в конфликте? Всё запуталось.

 

— Тут уже ваша компетенция! — проскрипел Щебетовский.

 

— Поэтому я хочу знать, чем занят и что думает ваш Виктор Басунов. Мне он ничего не докладывал, хотя вы обещали мне его содействие.

 

— Мне он тоже не докладывал! Значит, ничего не раскопал!

 

— А мне интуиция подсказывает, что это не так. Более того, Георгий Николаевич. Если бы я всерьёз занимался вашим делом, я бы допустил, что Танцорова убил Басунов. В рамках вашего задания искать Неволина.

 

— Что вы имеете в виду, господин капитан? — взбесился Щебетовский.

 

— Я имею в виду, — Дибич был подчёркнуто вежлив, — что ваш цепной пёс перегрыз цепь, а вы не заметили. Когда его возьмут, он начнёт валить на вас. А вы потянете и меня. Но ведь нам с вами обоим всё это ни к чему.

 

Герман понял, что человек внизу — офицер милиции, который руководит его поиском. И этот офицер находится с Щебетовским в неформальных отношениях. И ещё в их комбинации как?то задействован Басунов, причём он, похоже, повёл свою игру. Но все они, все трое, одним миром мазаны.

 

— Я разберусь с Басуновым, — через силу пообещал Щебетовский.

 

— И прекрасно, Георгий Николаевич. Удачи всем нам.

 

Дибич легко вскочил с тахты, спрятал телефон в нагрудный карман и направился к выходу, звеня ключами. Ненастье его больше не интересовало — дача казалась ему отработанным материалом, ложной версией.

 

Герман лежал под топчаном за ящиком, ожидая, когда Дибич запрёт входную дверь и вытащит ключ. Потом с улицы донёсся мёрзлый скрежет калитки, бряк амбарного замка в железных петлях, кваканье сигналки. Дибич уезжал, а Герман вылезал из?под кровати. Он вытаскивал за собой какой?то свёрток, который всё время давил его в бок. В прошлый раз — при Владике — этого свёртка Герман как?то не заметил…

 

В старой телогрейке Яр?Саныча лежал бокфлинт — подарок Лихолетова. Стволы с воронением, никелированные цапфы и флажок селектора, приклад из тёмного ореха с изогнутой полупистолетной шейкой… Дорогое и редкое ружьё всегда висело в квартире Куделиных в большой комнате на ковре. Герман столько раз вертел бокфлинт в руках, когда отца Танюши не было дома, но никогда не просил дать пострелять — не хотел связываться с жадным и скандальным стариком… Но как бокфлинт оказался в Ненастье?!

 

Герман сидел в мансарде на полу с двустволкой в руках. Патронов в ружье не было. Сейчас не было. А в ночь с четверга на пятницу патрон в нём был, ведь из этого ружья завалили Владика Танцорова.

 

Картинка сложилась в сознании Германа, словно бокфлинт составился и сомкнулся в боевую позицию. Не хватало многих деталей, чтобы понять все причины и взаимосвязи, но и без них механизм уже мог работать. Дело в том сквере у общаги… для Германа сквер был напоминанием о Серёге. Да, заказчика убийства Лихолетова так и не назвали, и киллера тоже не нашли, но всем было ясно, что смерть Серёги выгодна Щебетовскому, а Басунов — орудие Щебетовского. И вот новое убийство на старом месте — и тень сквера сразу падает на Басунова. Опять ведь те же самые выгодополучатели…

 

Басунов караулил Танюшу и встретил Танцорова. Подстрелил его, пытал и убил, потому что узнал, где можно искать Немца, — в Ненастье. Приехал в Ненастье и сунул бокфлинт под топчан, чтобы перевести стрелки на Немца. Теперь Немец — опасный убийца, бешеный пёс, которого можно прикончить.

 

Герман автоматически завернул бокфлинт обратно в телогрейку, сунул на прежнее место, встал и подошёл к окошку. Пальто на Германе, купленное для комфортной жизни по гостиницам, уже пообтёрхалось под топчаном и не выглядело новым и модным. На улице тихо падал снег. Зима началась.

 

Зачем всё это надо Басунову?.. Зачем?зачем… Разве Герман не знаком с Витюрой? Видимо, Басунов хочет быть королём ситуации. Узнает, где Немец спрятал деньги, Немца — в расход, и дальше можно жать из Щебетовского соки и вертеть боссом, как пожелает. Или забрать бабки и смыться. Убитый Танцоров — одновременно информатор Басунова и доказательство готовности Немца убивать; значит, убийство Немца можно выдать за самооборону.

 

А как Басунов поймает Немца, чтобы выпытать о тайнике?

 

Герман похолодел. В нём самом словно бы началась зима.

 

Басунов возьмёт в заложницы Танюшу. Как только Танюша получит возможность хоть что?нибудь сообщить Герману о себе, Басунов тотчас надавит на неё, чтобы вынудить Немца выйти на свет под дуло пистолета.

 

Однако Герман по?прежнему может исчезнуть. Наверняка он сохранит свои деньги. И никто не убьёт Танюшу… Но ведь он не обретёт спокойствия: он сожрёт сам себя, потому что унесёт ненастье с собой. Нет, надо с этим закончить. Надо вырваться. Надо самому нанести удар: придумать засаду, заманить Басунова и грохнуть. Увы. Он — солдат, а не вор. У него не получилось идеального ограбления. Но он ещё может победить на войне.

 

Уберечь Танюшу ему поможет снег.

 

Через пять минут Герман уже раскапывал тайник среди кустов малины. Он не боялся, что его увидят: в разболтанном молоке густого снегопада его не видно уже с десяти шагов, он как под прикрытием дымовой завесы. Он тяжело дышал, но не срывал дыхания: он ощущал себя аквалангистом в ледяной простокваше. За полчаса Герман дорылся до крышки погреба.

 

Туда он полез, конечно, не за деньгами. Зачем ему сейчас деньги, и так их навалом. Окончательно запачкав городское пальто, он вытащил из погреба карабин «сайга» и три запасных магазина с патронами. Это его боекомплект для атаки на Басунова. Теперь он вооружён и готов к столкновению.

 

Он закопал погреб с деньгами обратно, утоптал ногами и лопатой подгрёб снег, хотя напрасно — лопатой ничего не замаскировать. Но снегопад замаскирует. Герман не успеет пройти и полпути от дачи до станции, чтобы ехать в Батуев, а снегопад уже скроет все следы его тайника.

 

В Батуеве Герман хотел из толпы на вокзале позвонить Танюше.

 

А Танюша услышала о гибели Владика на сутки раньше, чем Герман.

 

В пятницу утром она позвонила в «Гантелю» и попросила отгул. После встречи с Танцоровым она чувствовала себя разбитой, больной, отравленной, и почти до полудня лежала в постели. А потом общага зашумела ужасной новостью: на парковке нашли простреленную машину с мертвецом! Тане эту новость сообщила Зоя Татаренко — постучалась в дверь и вынудила встать.

 

Танюша оделась, спустилась вниз, вышла на улицу и — уже догадываясь и слабея — еле доплелась до парковки. Здесь суетились оперативники, а сама площадка была огорожена полосатой лентой. Труп увезла «скорая», но Таня узнала машину, на которой вчера ездила, — чёрный «патрол» Владика.

 

Поначалу Танюша испугалась; ей показалось, что вокруг неё незримо ходят страшные тёмные силы, убивающие людей. Хотя в глубине души на углях обиды вдруг затлело тихое и жестокое злорадство: так и надо Владику! Таня даже разволновалась: неужели это Гера отомстил за неё? Но потом холод ноября остудил её, и Таня согласилась сама с собой: Гера не стал бы убивать за то, что вчера случилось. Избил бы, но не застрелил. Стреляют, как тут, — за деньги, а не за любовь. Танюша знала это на примере Серёжи.

 

Она вернулась в общагу. Ей всё стало горько. Горько за вчерашний грех и за его бесполезность, столь очевидную сегодня… Горько вообще за то, что Владик был в её жизни. Он плохой. И она не будет жалеть о его гибели. Он сам хоть раз пожалел её? Если бы её жалость воскрешала, Владик воскрес бы таким же плохим. Она всегда жалела людей (и плохих тоже!), но ведь они от этого не делались лучше. И пусть тогда их убьют хоть всех!

 

Конечно, убивать нельзя… Гера не будет убивать. Гера не хочет никого убивать, это же понятно! Но если ему придётся, то она… то она его простит. Он ей дороже правды. Дороже справедливости. И пусть он даже поступает неправильно! «Разве я не заслужила его? Разве мне ничего не надо?» — плача на кровати в общаге, думала Танюша с непривычным гневом. У неё отняли мать и сестру, её бросили Владик и Серёжа, она не может жить в своём доме, отец как мертвец, что у неё осталось?то, кроме Геры? Она его не отдаст.

 

А вскоре Танюше позвонил капитан Дибич и предупредил, что приедет.

 

Всё просто: в телефоне Танцорова обнаружили множество звонков Тане Куделиной. И сразу стало ясно, в рамках какого дела надо рассматривать убийство Танцорова. В рамках дела Неволина. А его вёл Дибич.

 

Он сел на стул, а Танюша, как заключённая в камере, сидела на кровати.

 

— Скажите, Татьяна Ярославна, есть ли у вас какие?то мысли о причинах убийства Владислава Танцорова, о том, кто это мог сделать?

 

— Я только знаю, что это не Гера, — тихо и твёрдо ответила Танюша.

 

— Почему не он?

 

— Он не такой.

 

— Танцоров много раз звонил вам. О чём вы говорили?

 

— Про дачу. Где что лежит. Как чего делать.

 

— А о чём шла речь во время последнего звонка, то есть в среду вечером?

 

— Я не помню.

 

Дибич видел, что Куделина запирается или молчит. Капитан разбирался в людях и понимал, что Таня не замешана ни в каких злодеяниях: кто доверит ей хоть какой?нибудь умысел? Она же как дитя. Но почему она вдруг начала тихо сопротивляться?

 

— А почему вчера ночью Танцоров приехал к вашему общежитию?

 

— Я не знаю.

 

Беленькая Танюша густо покраснела — она испугалась, что милиционер слишком близко подошёл к тайне убежища Геры в Ненастье. А Дибич понял проще: да ба?а, эти двое — Куделина и Танцоров — любовники! Неожиданно! Кто бы мог подумать такое про Куделину!.. Вот поэтому она и ушла в отказ.

 

Однако адюльтер — серьёзное препятствие для беседы, особенно у таких трепетных натур, как Куделина. Его не преодолеть без конкретных фактов и вопросов по существу. И Дибич отложил разговор: он пока не готов. Он ещё не знал про вечернюю поездку Танюши и Владика в Ненастье. Он узнает о поездке только на следующий день — в субботу. Но будет уже поздно.

 

Днём в субботу Герман стоял в гомоне вокзала Батуева на платформе для пригородных поездов и смотрел на часы. В 15:30 уходит электричка до Ненастья. Он позвонит Танюше в 15:15, поговорит — и сразу в электрон.

 

Номер Тани наверняка прослушивают — и менты, и Басунов (может, они вообще сидят вместе). Менты определят локацию — вокзал, но не успеют накрыть тут беглеца. А Басунов услышит то, что жаждет услышать: где прячется Немец. Герман выдаст своё убежище так, чтобы менты не поняли, а Басунов понял; выдаст — и укатит готовить встречу Басунову. Герман был уверен, что долго ждать ему не придётся. Басунов клюнет и примчится.

 

Герман достал один из припасённых краденых телефонов и, сверяясь с бумажкой, медленно набрал одиннадцать цифр номера Танюши.

 

— Алё? — испуганно сказала Танюша, и Германа вдруг начало загибать, будто от удара под дых. Этот нежный, слабый, милый, невыносимый голос…

 

— Пуговка… Это я… — охрипнув, сказал он.

 

— Ге… Гера! — отчаянно выдохнула Танюша.

 

— Танюша… Танюшенька… — внезапно начал спотыкаться Герман. — У меня всё нормально… Танюшенька, с Танцоровым — это не я! Верь мне!

 

— Я верю, Герочка!.. Герочка!..

 

— Тебе будет трудно, Танюшенька, но ты всегда знай — я тебя люблю, я вернусь к тебе, у нас всё начнётся снова, я тебя ни на что не променял!..

 

— Я знала, Герочка! Я знала! Знала! — словно прозрев, твердила Таня.

 

— Ты не слушай, что про меня будут говорить… Я люблю тебя… Я уже решил, что мне нужно делать… А ты меня жди!

 

Люди, что шли по перрону, оглядывались на странного рослого мужика, который, забыв о сутолоке, сгорбившись — словно сам в себя завернулся — что?то сбивчиво бормотал в телефон, закрывая мобильник ладонью.

 

— Не верь Витьке Басунову! Я получил его посылку! Он мне её прямо на дом прислал! Не верь ему, Танюша! Никому не верь! Только мне!

 

— Герочка… Герочка… Как ты живёшь? — захлёбывалась Таня.

 

— Хорошо… Нормально… Танька, господи, как мне плохо без тебя!

 

— Я сейчас приеду! — не выдержав, крикнула Танюша. — Я знаю, куда!

 

— Нет! Ни в коем случае! — Герман даже затряс телефоном. — Жди меня дома, Пуговка моя… Я вернусь к тебе… Всё, больше нам нельзя говорить!..

 

Он не мог наговориться с ней, наслушаться — словно не мог надышаться после петли, и потому нажал на кнопку отбоя с такой силой, что едва не раздавил телефон. И сразу же пошагал по перрону, ничего не видя. Губы ещё тряслись. Спохватившись, он бросил телефон в железную урну.

 

А Танюша, ещё ничего не осмыслив после звонка, вдруг почувствовала себя беспредельно счастливой. В заборе, которым она отгородила себя от мира, яростно пылали все щели — может, снаружи пожар, а может, рассвет.

 

Танюшу окатывало сразу и тревогой, и радостью. Она ошеломлённо и сокрушённо засмеялась от непонятной надежды. Да, уже не всё возможно для неё… но то, что ещё возможно, непременно изменит всю её прежнюю жизнь, сделает прекрасной! Всё сдвинулось, всё поплыло… Геру уносит — но она не должна от него отставать! Он сказал, что не надо приезжать к нему — но это потому, что не доверял ей, ведь она была слабая… А она больше не слабая! И только один?единственный шаг отделяет её от Геры!